Петербургский сыск. 1874 год, февраль - Игорь Москвин

– А ключ? – поднял взгляд Орлов на Марию.

Она сняла с шеи цепочку, на которой висел небольшой золотой ключ.

– Вы позволите?

– Я не могу вам препятствовать.

В шкатулке среди бумаг духовного завещания не было.

– Где оно могло бы быть?

– Мне это не ведомо.

Василий Михайлович уходил из трактира с тяжёлым чувством, тем более расспрашиваемые половые из малолетней прислуги, наученные кем—то, говорили почти слово в слово одно и то же – ничего не видели и ничего не слышали.

С чего начинать, штабс—капитан пока не знал. Хотя не совсем верно, он нуждался в помощниках. Стоило в отделении составить список присяжных поверенных и начинать с их адресов, чтобы охватить за день, как можно больше адресов.

В отделении Василий Михайлович изложил Путилину соображения по поводу духовной и попросил помощников, на что Иван Дмитриевич хитро посмотрел и после небольшого молчания произнёс:

– Василий Михалыч, я готов вам выделить помощников, но после одной проверки.

– Какой? – ответил с готовностью Орлов.

– Вы забываете, что духовное завещание господина Ильешова мог удостоверить своей подписью священник и, не думаю, что Дорофей Дормидонтыч ездил на другой конец города исповедоваться и молиться.

– Но тогда завещание должно было находиться в шкатулке с бумагами?

– Не совсем согласен, может быть, Ильешов посчитал, что оно будет сохраннее у служителя Господа.

– Значит, он не доверял в трактире кому—то, а если ключ имела Мария…

– Не стройте умозаключений, Василий Михайлович, пока не сподобитесь собрать в одной шкатулке факты.

– Вы опять правы.

И на самом деле Путилин оказался прав. Дорофей Дормидонтыч был дружен с отцом Иосифом из Церкви Преображения Господня, что стоит на Большой Спасской улице.

Об этом рассказала Мария, ведь она и сама хаживала на службы в эту церковь, где причащалась.

Отец Иосиф таких же лет, что и убиенный Ильешов, о насильственной смерти хозяина трактира не знал, каким обстоятельством был крайне удивлён и смахнул слезы, показавшиеся из уголков глаз.

– Бедный Дорофей, – отец Иосиф осенил себя троекратным крестным знамением, – вот так строит человек планы. Радуется жизни и в один миг теряет всякую надежду на продолжение свершения угодных Господу дел! – покачал головой и ещё раз добавил, – бедный Дорофей! Значит, насильственно.

– Злодейской рукой, – штабс—капитан тоже перекрестился, – скажите, вы не подписывали духовной Дорофея Дормидонтыча?

– Да, как же я о ней позабыл. Он её, самолично, начертал в моем присутствии, и я удостоверил её своей подписью.

– Кто ещё присутствовал при этом?

– Доктор Мазуркевич и его помощник Николай.

– Не припомните, когда это было?

– Как не припомню, сразу после Пасхи, почти три года тому.

– Где может быть духовная?

– Как где? С того времени хранится у меня.

– Могу ли я, с вашего позволения, ее прочесть?

– Если поможет в поисках преступника, то, пожалуйста.

Духовная, составленная простыми словами, гласила, что все накопленное и заработанное, в том числе и трактир, господин Ильешов завещает Марии Фёдоровне Ильешовой без каких—либо оговорок.

«Занятно, – подумал штабс—капитан, – прошло почти три года».

– Кто ещё знал о духовной?

– Да, кроме нас четверых, Царство Небесное Дорофею, да успокоится его душа. – Сказал отец Иосиф и дополнил, – теперь уж троих.

После того, как Василий Андреевич прочитал последнюю волю убитого Дорофея Дормидонтыча, в самом деле, изложенную кратко, словно два с половиной года тому он готовился к нежданной смерти. Слово в слово Орлов записал содержание духовной в книжку, носимую для таких целей.

– Что ж, – произнёс отец Иосиф, – если такова воля невинно загубленного Дорофея, надо передать документ Марии Фёдоровне.

Отец Иосиф взялся передать женщине именно в этот горестный час, дорогой он рассказал о том, каким был Дорофей.

Ильешова взяла духовную. Слезы застилали глаза, она махнула их и в бессилии опустилась на стул.

– Зачем мне это, – она взмахнула плотным листом бумаги, – если его уже нет.

– Господу…. – далее слов отца Иосифа штабс—капитан не слышал, вышел из гостиной, но заметил, как чёрной тенью мелькнула высокая фигура. Василию Михайловичу показалось, что под дверью стоял и подслушивал Иволгин, но уверенности не было.

Орлов прошёлся по общей зале, но там Степана не увидел. Между столом шныряли десяти – двенадцатилетние половые, исполнявшие обязанности за миску щей и краюху хлеба, пока не подрастут.

В сыскном Путилину докладывал Миша, живописуя очередное посещение артели.

– Значит, тебя встретили с холодностью. А что ты хотел? Застолья?

– Иван Дмитрич, – с жаром в голосе и с блеском в глазах говорил Жуков, – чувствую не все чисто у них, имеют отношение к происшедшему, ой, имеют и скрывают что—то.

– Миша, ты – сыскной агент, у тебя глаза должны быть не только на лице, но и на затылке, ты должен слышать то, что говорят за закрытыми дверями. А ты мне твердишь, не чисто там. Что?

– Но я…

– Вот скажи, что ты там заметил подозрительного?

– Нет?

– Им работников не хватает, а найти быстро не представляется возможным. Не будешь же брать первого попавшего с улицы. Здесь люди, знакомые с делом требуются, вот голова у артельного старшины и болит. То, что установил личность, навещавшего Морозовых, это хорошо. Проверить его нужно, хотя он сам тебе сказал, что был у них. Значит, ничего не скрывает.

– А может, наоборот, отводит от себя. Вдруг его кто видел там, вот он забеспокоился. Пусть, думает, от меня узнают, чем от кого—то.

– Определённые соображения присутствуют, но, если он так тебе подозрителен, то вот тебе задание, проверь его. Как там его?

– Ефим Перегудов.

– Вот—вот, – Иван Дмитриевич направил на Жукова указательный палец, – и начни с Адресной Экспедиции. Где проживает, с кем дружен, куда ходит, в общем, что мне тебя учить. Не первый год сыскным делом занимаешься.

– Будет сделано, – вскочил со стула Жуков и в дверях едва не сбил с ног входящего в кабинет Василия Михайловича.

– Что это с ним? – после приветствия спросил штабс– капитан.

Глава девятнадцатая. Следствие идёт, а дело стоит…

К счастью Ивана Ивановича оба околоточных надзирателя были на месте службы.

Первый, Ювеналий Иванович ходил медленной походкой, говорил довольно тихо, каким—то мягким басом, в разговоре часто делал паузы, словно бы пытался вспомнить подходящее слово.

Второй, отвечающий за обывательский надзор, Матвей Евлампиевич, был гораздо старше Ювеналия Ивановича. Высокого роста, сутуловатый и до болезненности худой. Его, в морщинах, лицо, со строгими чертами, было покрыто густой седой бородой, выцветшие глаза смотрели хоть и открыто, но с какой—то хитринкой и в тоже время умудрённой жизненным опытом проницательностью. Двигался он быстро и говорил высоким, тонким голосом, что совсем не вязалось с его обликом.

После того, как Иван Иванович представился, понимающий Матвей Евлампиевич провёл сыскного агента в комнату допросов, чтобы никто не мог ни подслушать, ни помешать разговору.

Околоточный надзиратель положил худые руки на стол, нисколько не заботясь того, что Соловьёв был по чину выше. Видимо, не привык егозить перед начальством.

Надворный советник не стал держать долгую паузу, а сразу же перешёл к делу.

– Матвей Елампиевич, – сыскной агент запнулся и не смог назвать на «ты» околоточного надзирателя, – вы хорошо знаете обывателей околотка?

Надзиратель угрюмо посмотрел на Соловьёва и ничего не ответил. Иван Иванович поиграл желваками, стоит ли выдавать начистоту имеющиеся сведения или нет, но в конечном итоге склонился к тому, что околоточному надзирателю можно доверять, произнёс:

– Мне не хочется окольными путями, минуя вас, – он выделил последнюю фразу, – добиваться интересующего меня, поэтому я решил, что вам можно довериться.

Матвей Елампиевич не повёл взглядом, а только сильней сжал кулаки.

– У вас в околотке проживает некий… – с губ Соловьёва так и не смогло вылететь имя и фамилия Тимофея Синельникова. Околоточный молчал в ожидании продолжения, – господин Синельников?

– Так точно, – сказал Матвей Евлампиевич в ожидании последующего вопроса.

– Что вы можете о нем сказать?

– А что бы вы хотели услышать?

– Только правду.

– Конечно, – пожал плечами Матвей Евлампиевич, – сказать можно многое, но что вы хотите услышать?

– Только, правду.

– Правда – не товар, а тоже требует, нежного подхода.

– А по мне истина должна быть без прикрас, какова есть.

– Хорошо, – он пожевал ус, – что хотите знать?

– Где служит? С кем дружен? Кто приходит в гости?